С мест сообщают:
- Песков назвал компромиссом идею демилитаризованной Украины со своей армией.
- Россия и Украина подготовили план, включающий прекращение огня и вывод войск при условии нейтралитета Киева и сокращения численности украинских войск, пишет FT со ссылкой на источники.
В последнее время появляется всё больше свидетельств того, что Россия, в ходе военной операции на Украине стремится договориться с нацистским режимом, восемь лет терроризировавшим население Украины. Этот режим использует методы открытой террористической диктатуры, пропагандирует национальный шовинизм и не останавливается ни перед какими жертвами ради своего сохранения. Этот режим имеет вполне себе оформленную идеологию, о чём очень правильна сказано в ролике по ссылке:
Мы воюем с идеологически заряженным противником, русофобами, нацистами, бандеровцами.
На фоне происходящих событий мы вынуждены напомнить об исторических параллелях, дающих нам урок о том, почему фашизм был осуждён даже капиталистическими странами и почему (к сожалению сейчас лишь формально) он преследуется в рамках деятельности Совета Безопасности ООН. Мы напомним о процессе над коммунистами — «поджигателями» Рейхстага в декабре 1933 года, проходившем в фашистской Германии. Напомним, что нацисты подожгли Рейхстаг и, используя эту провокацию, зачистили Германию от единственной противостоящей им силы — коммунистов. В частности, ниже, мы приводим речь болгарского коммуниста Георгия Димитрова, схваченного и судимого фашистами за поджог (как и всех остальных схваченных коммунистов). К сожалению, материал был сканирован и не вычитан до конца. Возможны ошибки.
СТЕНОГРАММА ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ РЕЧИ ПЕРЕД СУДОМ,
произнесенной 16 декабря 1933 года
Димитров. На основании параграфа 258 процессуального кодекса я имею право говорить как защитник и как обвиняемый.
Председатель. Вы имеете право на последнее слово; оно вам предоставляется.
Димитров. На основании процессуального кодекса я имею право полемизировать с прокуратурой, а потом уже приступить к последнему слову.
Господа судьи, господа обвинители, господа защитники! Еще в начале этого процесса, три месяца назад, я как обвиняемый обратился к председателю суда с письмом. В нем я выразил сожаление по поводу того, что мои выступления приводили к столкновениям. Но я решительно возражал против того, чтобы мое поведение было истолковано как преднамеренное злоупотребление в целях пропаганды правом задавать вопросы и делать заявления. Понятно, что, раз я был обвиняем, будучи невиновным, я стремился защищаться всеми имеющимися в моем распоряжении средствами.
«Я признаю, — писал я, — что некоторые вопросы ставились мною не всегда правильно с точки зрения юридической формы. Это, однако, объясняется лишь тем, что я не знаком с германским правом. Кроме того, я в первый раз в своей жизни участвую в подобном судебном процессе. Если бы я имел защитника по своему выбору, я, безусловно, мог бы избежать таких неблагоприятных для моей собственной защиты инцидентов.
Я напоминаю, что все предложенные мной кандидатуры (адвокатов Дечева, Джиаффери, Кампинки, То- роза, Григорова, Лоо Галлахера (Америка) и д-ра Лемана из Саарбрюккена) были отклонены Имперским судом под тем или иным предлогом одна за другой, а г-ну Дечову, как видно, даже отказано в выдаче входного билета.
Я не питаю какого-либо персонального недоверия к г-ну д-ру Паулю Тейхерту, как к личности и адвокату. Но при современном положении вещей в Германии я не могу питать необходимого доверия к Тейхерту как официальному защитнику. Поэтому я пытаюсь защищать себя сам, причем я, безусловно, совершаю иногда неправильные с юридической точки зрения шаги.
В интересах моей защиты перед судом и, полагаю, также и в интересах нормального хода процесса я еще раз — и в последний раз — обращаюсь к Имперскому суду с просьбой дать адвокату Марселю Виллару, ныне получившему полномочия от моей сестры, разрешение участвовать в моей защите.
Если это мое предложение, к сожалению, также будет отклонено, то мне не останется ничего иного, как защищаться самому, как я это умею и понимаю».
После того как и это предложение было отклонено, я решил себя сам защищать. Не нуждаясь ни в меде, ни в яде красноречия навязанного мне защитника, я все время защищал себя без помощи адвоката.
Совершенно ясно, что я и сейчас ни с какой стороны не чувствую себя связанным защитительной речью д-ра Тейхерта. Значение в моей защите имеет лишь то, что до сих пор я сам говорил перед судом, и то, что я сейчас буду говорить. Я не хотел бы обижать Торглера — по-моему, его уже достаточно оскорблял его защитник, — но я должен прямо сказать: я предпочитаю быть невинно осужденным на смерть Имперским судом, чем добиться оправдания благодаря такой защите, с которой д-р Зак выступил в пользу Торглера.
Председатель (прерывает Димитрова). Не ваше дело заниматься здесь критикой.
Димитров. Я допускаю, что я говорю языком резким и суровым. Моя борьба и моя жизнь тоже были резкими и суровыми. Но мой язык — язык откровенный и искренний. Я имею обыкновение называть вещи своими именами. Я не адвокат, который по обязанности защищает здесь своего подзащитного. Я защищаю себя самого как обвиняемый коммунист.
Я защищаю свою собственную коммунистическую революционную честь.
Я защищаю свои идеи, свои коммунистические убеждения.
Я защищаю смысл и содержание своей жизни.
Поэтому каждое произнесенное мною перед судом слово — это, так сказать, кровь от крови и плоть от плоти моей. Каждое слово — выражение моего глубочайшего возмущения против несправедливого обвинения, против того факта, что такое антикоммунистическое преступление приписывается коммунистам.
Меня часто упрекали в том, что я несерьезно отношусь к германскому верховному суду. Это абсолютно несправедливо.
Верно, что для меня, как коммуниста, высшим законом является программа Коммунистического Интернационала, высшим судом — Контрольная комиссия Коммунистического Интернационала.
Но для меня, как обвиняемого, Имперский суд есть инстанция, к которой следует относиться со всей серьезностью не только потому, что он состоит из судей особой квалификации, но и потому, что этот суд — весьма важный орган государственной власти, важный орган господствующего общественного строя, инстанция, которая может в окончательной форме приговорить к высшей мере наказания. Я могу со спокойной совестью сказать, что перед судом, а следовательно, и перед общественностью по всем вопросам говорил лишь правду. Что касается моей партии, находящейся на нелегальном положении, то о ней я отказался давать какие-либо показания. Я говорил всегда серьезно и с чувством глубочайшего убеждения.
Председатель. Я не потерплю, чтобы вы здесь, в этом зале, занимались коммунистической пропагандой. Это вы делали все время. Если вы будете продолжать в том же духе, я лишу вас слова.
Димитров. Я должен решительно возразить против утверждения, что я преследовал цели пропаганды. Возможно, что моя защита перед судом имела известное пропагандистское действие. Допускаю, что мое поведение перед судом может также служить примером для обвиняемого-коммуниста. Но не это было целью моей защиты.
Моя цель состояла в том, чтобы опровергнуть обвинение, будто Димитров, Торглер, Попов п Танов, Коммунистическая партия Германии п Коммунистический Интернационал имеют какое-либо отношение к пожару.
Я знаю, что никто в Болгарии не верит в нашу мнимую причастность к поджогу рейхстага. Я знаю, что за границей вообще вряд ли кто этому верит. Но в Германии иные условия, здесь таким странным утверждениям могут поверить. Поэтому я хотел доказать, что Коммунистическая партия не имела и не имеет ничего общего с участием в таком преступлении.
Если говорить о пропаганде, то многие выступления здесь носили такой характер. Выступления Геббельса и Геринга также оказывали косвенное пропагандистское действие в пользу коммунизма, но никто не может их сделать ответственными за то, что их выступления имели такое пропагандистское действие. (В зале движение и смех.)
Меня не только всячески поносила печать — это для меня безразлично, — но в связи со мной и болгарский народ называли «диким» и «варварским»; меня называли «темным балканским субъектом», «диким болгарином», и этого я не могу обойти молчанием.
Верно, что болгарский фашизм является диким и варварским. Но болгарский рабочий класс и крестьянство, болгарская народная интеллигенция отнюдь не дикари и не варвары. Уровень материальной культуры на Балканах, безусловно, не так высок, как в других европейских странах, но духовно и политически наши народные массы не стоят на более низком уровне, чем массы в других странах Европы. Наша политическая борьба, наши политические стремления в Болгарии не ниже, чем в других странах. Народ, который 500 лет жил под иноземным игом, не утратив своего языка и национальности, наш рабочий класс и крестьянство, которые боролись и борются против болгарского фашизма, за коммунизм, — такой народ не является варварским и диким. Дикари и варвары в Болгарии — это только фашисты. Но я спрашиваю вас, господин председатель: в какой стране фашисты не варвары и не дикари?
Председатель (прерывает Димитрова). Вы ведь не намекаете на политические отношения в Германии?
Димитров (с иронической улыбкой). Конечно, пет, господин председатель…
Задолго до того времени, когда германский император Карл V говорил, что по-немецки он беседует только со своими лошадьми, а германские дворяне и образованные люди писали только по-латыни и стеснялись немецкой речи, в «варварской» Болгарии Кирилл и Мефодий создали и распространили древнеболгарскую письменность.
Болгарский народ всеми силами и со всем упорством боролся против иноземного ига. Поэтому я протестую против нападок на болгарский народ. У меня нет основания стыдиться того, что я болгарин. Я горжусь тем, что я сын болгарского рабочего класса.
Прежде чем остановиться на основном вопросе, я должен указать на следующее. Д-р Тейхерт нас упрекнул в том, что мы сами себя поставили в положение обвиняемых в поджоге рейхстага. На это я должен ответить, что с 9 марта, когда нас арестовали, и до начала этого процесса прошло очень много времени. За это время можно было расследовать все моменты, вызывающие подозрение. Во время предварительного следствия я говорил с чиновниками так называемой пожарной комиссии по делу о поджоге рейхстага. Эти чиновники мне сказали, что болгары не виновны в поджоге рейхстага. Нам ставили в вину только, что мы жили по чужим паспортам, под чужими именами, жили без прописки и т. д.
Председатель. То, о чем вы сейчас говорите, не обсуждалось на процессе; поэтому вы не имеете права об этом говорить здесь.
Димитров. Господин председатель, за это время надо было проверить все данные, для того чтобы избавить нас своевременно от этого обвинения. В обвинительном акте указывается, что Димитров, Попов и Танев утверждают, что они болгарские эмигранты, однако, несмотря на это, надо считать доказанным, что они проживали в Германии в целях нелегальной работы! Они, говорится в обвинительном акте, являются «уполномоченными Коммунистической партии в Москве для подготовки вооруженного восстания».
На странице 83 обвинительного акта говорится, что хотя Димитров заявил, что он не был в Берлине с 25 по 28 февраля, однако это не меняет дела и не освобождает его, Димитрова, от обвинения в соучастии в поджоге рейхстага. Это видно, указывается далее в обвинительном акте, не только из показаний Гсльмера; другие факты также говорят за то, что…
Председатель (прерывает Димитрова). Вы не должны здесь зачитывать весь обвинительный акт: он нам достаточно известен.
Димитров. Я должен сказать, что три четверти всего того, что здесь говорили на суде прокурор и защитники, всем давно известно, но здесь они снова повторили это. (В зале оживление и смех.) Гельмер показал, что Димитров и Ван дер Люббе были в ресторане «Байернгоф». Далее я читаю в обвинительном акте:
«Если Димитров и не был пойман на месте преступления, то он все же принимал участие в подготовке к поджогу рейхстага. Он поехал в Мюнхен, чтобы обеспечить себе алиби. Найденные у Димитрова брошюры указывают, что он принимал участие в коммунистическом движении в Германии».
Так было обосновано это скороспелое обвинение, оказавшееся недоноском.
Председатель (прерывает Димитрова). Вы не должны употреблять таких выражений по отношению к обвинению.
Димитров. Я подыщу другое выражение.
Председатель. Но не столь недопустимое.
Димитров. Я возвращаюсь к методам обвинения и к обвинительному акту в другой связи.
Характер этого процесса был предрешен тем тезисом, что поджог рейхстага — дело рук Коммунистической партии Германии, даже мирового коммунизма. Этот антикоммунистический акт — поджог рейхстага — был приписан коммунистам, объявлен сигналом к коммунистическому восстанию, сигналом к изменению германской конституции. При помощи этого тезиса всему процессу был придан антикоммунистический характер. В обвинительном акте говорится:
«…Обвинение стоит на той точке зрения, что это преступное покушение должно было стать призывом, сигналом для врагов государства, которые хотели повести затем генеральную атаку на германское государство, чтобы уничтожить его и на его месте воздвигнуть диктатуру пролетариата, советское государство милостью III Интернационала…»
Господа судьи! Не в первый раз подобное покушение приписывается коммунистам. Я не могу привести здесь все примеры этого рода. Я напоминаю о железнодорожной катастрофе здесь, в Германии, возле Юторборга, совершенной психопатом, авантюристом, провокатором. Тогда не только в Германии, но и в других странах неделями распространялось утверждение, что это — дело рук Германской коммунистической партии, что это — террористический акт коммунистов. Потом выяснилось, что это сделал психопат и авантюрист Матушка. Он был арестован и осужден.
Я напомню другой пример — убийство французского президента Горгуловым. Тогда тоже во всех странах писали, что здесь видна рука коммунистов. Горгулов изображался коммунистом, советским агентом. Что же оказалось? Это покушение оказалось организованным белогвардейцами, а Горгулов — провокатором, который хотел добиться разрыва отношений между Советским Союзом и Францией.
Я напомню также покушение в Софийском соборе. Это покушение не было организовано Болгарской коммунистической партией, но из-за него Коммунистическая партия подверглась преследованиям. Две тысячи рабочих, крестьян и интеллигентов были зверски убиты фашистскими бандами под тем предлогом, что собор взорвали коммунисты. Эта провокация со взрывом Софийского собора была организована болгарской полицией. Еще в 1920 году начальник софийской полиции Пруткин сам организовал во время стачки железнодорожников взрыв бомбы в целях провоцирования болгарских рабочих.
Председатель (прерывает Димитрова). Это не относится к процессу.
Димитров. Полицейский чиновник Гелер говорил здесь о коммунистической пропаганде посредством поджогов и т. д. Я спросил его, не известны ли ему случаи, когда поджоги, которые производились предпринимателями, потом приписывались коммунистам. В «Фелькишер беобахтер» от 5 октября написано, что штеттинская полиция…
Председатель. Эта статья не была предъявлена на процессе.
Димитров (пытается продолжать).
Председатель. Вы не смеете об этом говорить здесь, раз об этом не упоминалось на процессе.
Георгий Димитров. Целый ряд пожаров…
Председатель (снова прерывает Димитрова).
Диамитров. Это было предметом следствия, потому что целый ряд поджогов здесь был вменен в вину коммунистам. Потом было выяснено, что это сделали предприниматели «в целях предоставления работы»! Я напомню еще один момент — подделка документов. Имеется большое количество фальшивок, которые были использованы против рабочего класса. Таких случаев множество. Я напомню хотя бы так называемое «письмо Зиновьева». Оно было подделано. Эта фальшивка была использована английскими консерваторами против рабочего класса. Я напомню ряд фальшивок, фигурировавших здесь, в Германии…
Председатель. Это выходит за пределы судебного разбирательства.
Димитров. Здесь утверждалось, что пожар рейхстага должен был послужить сигналом к вооруженному восстанию. Это пытались обосновать следующим образом.
Геринг сказал здесь, на суде, что Коммунистическая партия Германии в тот момент, когда к власти пришел Гитлер, была вынуждена разжечь настроение своих масс и что-либо предпринять. Он сказал: «Коммунисты вынуждены были что-нибудь предпринять — теперь или никогда!». Он сказал, что Коммунистическая партия уже целые годы призывала к борьбе против национал-социализма и что для Коммунистической партии Германии в момент взятия власти национал-социалистами не. оставалось другого выхода, как выступить — теперь или никогда. Верховный прокурор пытался этот же тезис формулировать точнее и еще «умнее».
Председатель. Я не допущу, чтобы вы оскорбляли верховного прокурора.
Димитров. То, что утверждал Геринг в качестве высшего обвинителя, здесь развивал верховный прокурор. Верховный прокурор д-р Вернер сказал:
«…Коммунистическая партия находилась в таком положении, что она должна была или отступить без боя, или принять бой, хотя бы и без доведенной до конца подготовки. Это был единственный шанс, который оставался для Коммунистической партии при данных обстоятельствах. Либо без борьбы отказаться от своей цели, либо пойти на определенный акт отчаяния, сыграть ва-банк, — это еще могло бы при известных обстоятельствах спасти положение. Эта игра могла бы также и сорваться, по и в этом случае положение было бы не хуже, чем если бы Коммунистическая партия отступила без боя».
Выдвигаемый тезис, приписываемый Компартии, не является коммунистическим тезисом. Такое предположение показывает, что враги Коммунистической партии Германии плохо ее знают. Кто хочет правильно бороться с противником, тот должен хорошо знать этого противника. Запрещение партии, роспуск массовых организаций, потеря легальности — все это, конечно, тяжелые удары по революционному движению. Но это далеко не означает, что с этим все потеряно.
В феврале 1933 года Коммунистическая партия была под угрозой запрещения. Коммунистическая пресса была запрещена, ожидалось запрещение Коммунистической партии. Германская компартия ожидала этого. Об этом говорилось в листовках, газетах. Германская компартия хорошо знала, что во многих странах компартии запрещены, но, несмотря на это, они продолжают свою работу и борьбу. Компартии запрещены в Польше, Болгарии, Италии и в некоторых других странах.
Я могу говорить об этом на основании опыта Болгарской компартии. После восстания 1923 года Болгарская компартия была запрещена, но она работала, и, хотя это стоило многочисленных жертв, она сделалась сильней, чем была до 1923 года. Это понимает каждый критически мыслящий человек.
Германская коммунистическая партия, даже будучи нелегальной, может при соответствующей ситуации совершить революцию. Это показывает опыт русской Компартии. Русская Компартия была нелегальной, она подвергалась кровавым преследованиям, но потом рабочий класс с Компартией во главе пришел к власти. Руководители Германской компартии не могли рассуждать таким образом, что теперь все потеряно и что вопрос стоит или — или: либо восстание, либо гибель. Такой глупой мысли не могло быть у руководства Германской компартии. Германская компартия точно знала, что нелегальная работа будет стоить многочисленных жертв и потребует самоотверженности и смелости, но она знала также, что ее революционные силы укрепятся и что она окажется способной осуществить стоящие перед ней задачи. Поэтому совершенно исключается, будто Германская компартия хотела в тот период вести игру ва-банк. Коммунисты, к счастью, не так близоруки, как их противники, и они сохраняют самообладание и в самых трудных ситуациях.
К этому надо добавить, что Германская коммунистическая партия и другие компартии являются секциями Коммунистического Интернационала. Что такое Коммунистический Интернационал? Я позволю себе процитировать Устав Коммунистического Интернационала.
Я оглашаю здесь первый параграф Устава:
«Коммунистический Интернационал — Международное Товарищество Рабочих — представляет собой объединение коммунистических партий отдельных стран, единую мировую коммунистическую партию. Являясь вождем и организатором мирового революционного движения пролетариата, носителем принципов и целей коммунизма, Коммунистический Интернационал борется за завоевание большинства рабочего класса и широких слоев неимущего крестьянства, за установление мировой диктатуры пролетариата, за создание Всемирного Союза Социалистических Советских Республик, за полное уничтожение классов и осуществление социализма — этой первой ступени коммунистического общества».
В этой миллионной мировой партии Коммунистического Интернационала Коммунистическая партия Советского Союза является сильнейшей партией. Она является правящей партией Советского Союза — величайшего в мире государства. Коммунистический Интернационал — мировая коммунистическая партия — взвешивает политическую ситуацию совместно с руководством коммунистических партий всех стран.
Коммунистический Интернационал, перед которым непосредственно ответственны все секции, является не организацией заговорщиков, а мировой партией. Такая мировая партия не играет восстанием и революцией. Такая мировая партия не может официально говорить миллионам своих сторонников одно, а в то же время тайно делать противоположное. Такая партия, любезный мой д-р Зак, не знает двойной бухгалтерии!
Д-р Зак. Ладно, продолжайте вашу коммунистическую пропаганду.
Димитров. Такая партия, когда она обращается к миллионным массам пролетариата, когда она принимает свои решения о тактике и ближайших задачах, делает это серьезно, с полным сознанием своей ответственности. Приведу здесь выдержки из постановлений XII пленума ИККИ. Так как эти постановления здесь, на суде, цитировались, я имею право огласить их.
Согласно этим решениям, основная задача Германской коммунистической партии состояла в следующем:
«Мобилизовать миллионные массы трудящихся на защиту их насущных интересов, против грабежа их монополистическим капиталом, против фашизма, против чрезвычайных декретов, против национализма и шовинизма и путем развертывания экономических и политических стачек, путем борьбы за пролетарский интернационализм, путем демонстраций подводить массы к всеобщей политической стачке; завоевание основных социал-демократических масс, решительное преодоление слабостей профсоюзной работы. Главный лозунг, который Компартия Германии должна противопоставить лозунгу фашистской диктатуры («третья империя»), равно как и лозунгу социал-демократической партии («вторая республика»), есть лозунг рабоче-крестьянской республики, т. е. советской социалистической Германии, обеспечивающей также возможность добровольного присоединения народа Австрии и других немецких областей».
Массовая работа, массовая борьба, массовое сопротивление, единый фронт, никаких авантюр! — Таковы альфа и омега коммунистической тактики.
У меня было найдено воззвание Исполкома Коминтерна. Я считаю, что его также можно процитировать. В этом воззвании особенно важны два пункта. Так, в нем говорится о демонстрациях в различных странах в связи с событиями в Германии. В нем говорится о задачах компартий в борьбе против национал-социалистского террора, а также о защите организаций и прессы рабочего класса. В этом воззвании, между прочим, говорится:
«Главным препятствием на пути образования единого фронта борьбы коммунистических и социал-демократических рабочих была и есть политика сотрудничества с буржуазией, проводимая социал-демократическими партиями, поставившими ныне международный пролетариат под удары классового врага. Эта политика сотрудничества с буржуазией, известная под именем так называемой политики «меньшего зла», привела на деле в Германии к торжеству фашистской реакции. Коммунистический Интернационал и коммунистические партии всех стран не раз заявляли о своей готовности к совместной борьбе с социал-демократическими рабочими против наступления капитала, политической реакции и угрозы войны. Коммунистические партии были организаторами совместной борьбы коммунистических, социал- демократических и беспартийных рабочих вопреки вождям социал-демократических партий, систематически срывавшим единый фронт рабочих масс.
Еще 20 июля прошлого года Германская компартия, после разгрома прусского социал-демократического правительства фон Паленом, обратилась к социал-демократической партии Германии и Всегерманскому объединению профсоюзов с предложением об организации совместной забастовки против фашизма. Но социал-демократическая партия Германии и Всегерманское объединение профсоюзов с одобрения всего II Интернационала квалифицировали предложение об организации совместной забастовки как провокацию. Свое предложение о совместных действиях Коммунистическая партия Германии возобновила в момент прихода Гитлера к власти, призывая центральный комитет социал-демократической партии и правление Все- германского объединения профсоюзов совместно организовать отпор фашизму, но и на этот раз она получила отказ. Более того, когда в ноябре прошлого года берлинские транспортники единодушно забастовали против снижения заработной платы, социал-демократия сорвала единый фронт борьбы. Подобного рода примерами полна практика международного рабочего движения.
Между тем в воззвании бюро Социалистического рабочего Интернационала от 19 февраля нынешнего года опубликовано заявление о готовности входящих в этот Интернационал социал-демократических партий к установлению единого фронта вместе с коммунистами для борьбы против фашистской реакции в Германии. Это заявление стоит в резком противоречии со всеми действиями Социалистического Интернационала и социал-демократических партий до сих пор. Вся политика и деятельность Социалистического Интернационала до сих пор дают основание Коминтерну и коммунистическим партиям не верить в искренность заявления бюро Социалистического рабочего Интернационала, выступающего с этим предложением в тот момент, когда в целом ряде стран и прежде всего в Германии сама рабочая масса уже берет организацию единого фронта борьбы в свои руки.
Тем не менее перед лицом наступающего на рабочий класс Германии фашизма, развязывающего все силы мировой реакции, Исполком Коммунистического Интернационала призывает все коммунистические партии сделать еще одну попытку установления единого фронта совместно с социал-демократическими рабочими массами при посредстве социал-демократических партий. Исполком Коминтерна делает эту попытку в твердом убеждении, что единый фронт рабочего класса против буржуазии отбил бы наступление капитала и фашизма и чрезвычайно ускорил бы неизбежный конец всякой капиталистической эксплуатации.
В силу своеобразия условий отдельных стран и различия конкретных задач борьбы, встающих перед рабочим классом в каждой из них, соглашения между компартиями и социал-демократическими партиями для определенных действий против буржуазии могут быть успешнее всего проведены в рамках отдельных стран. Поэтому Исполком Коминтерна рекомендует компартиям выступить с предложениями соответствующим центральным комитетам социал-демократических партий, входящих в Социалистический Интернационал, о совместных действиях против фашизма и наступления капитала. В основу таких переговоров должны быть положены элементарные условия совместной борьбы против наступления капитала и фашизма. Без конкретной программы действий против буржуазии всякое соглашение между партиями было бы направлено против интересов рабочего класса.
Перед лицом всего международного рабочего класса Исполком Коммунистического Интернационала делает эти предложения и призывает все коммунистические партии, и в первую очередь Коммунистическую партию Германии, не ожидая результатов переговоров и соглашений о совместной борьбе с социал-демократией, приступить немедленно к организации общих комитетов борьбы совместно как с социал-демократическими рабочими, так и с рабочими всех других направлений.
Коммунисты доказали своей многолетней борьбой, что они были и всегда будут в первых рядах борьбы за единый фронт не на словах, а на деле, в классовых действиях против буржуазии.
Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала твердо убежден, что социал-демократические и беспартийные рабочие независимо от того, как вожди социал-демократии отнесутся к созданию единого фронта, преодолеют все препятствия и вместе с коммунистами не на словах, а на деле осуществят единый фронт.
Именно теперь, когда германский фашизм организовал в целях разгрома рабочего движения в Германии неслыханную провокацию — поджог рейхстага, подложный документ о восстании и пр., — каждый рабочий должен понять свой классовый долг в борьбе против наступления капитала и фашистской реакции».
В этом воззвании ничего не говорится о непосредственной борьбе за власть Эта задача не была поставлена ни Компартией Германии, ни Коммунистическим Интернационалом. Но я могу сказать, что программа Коммунистического Интернационала предусматривает вооруженное восстание.
Суд сделал отсюда вывод, что, раз Коммунистическая партия ставит своей целью вооруженное восстание, значит, это восстание непосредственно готовилось и должно было разразиться. Однако это нелогично, неправильно, чтобы не сказать большего. Да, конечно, бороться за диктатуру пролетариата — задача коммунистических партий во всем мире. Это наш принцип, это наша цель. Но это определенная программа, для осуществления которой нужны силы не только рабочего класса, но и других слоев трудящихся.
Что Германская компартия была за пролетарскую революцию — это всем известно. Но не в этом заключается вопрос, который предстоит решить на этом процессе. Вопрос заключается в том, действительно ли было назначено восстание для захвата власти на 27 февраля в связи с пожаром рейхстага?
Что дало судебное следствие, господа судьи? Легенда, будто бы пожар рейхстага — дело рук коммунистов, совершенно рухнула. Я не буду здесь цитировать свидетельских показаний, как это делали другие защитники. Но этот вопрос может считаться совершенно выясненным для всякого человека с нормальным рассудком. Пожар рейхстага не находится ни в какой связи с деятельностью Компартии — не только с восстанием, но и с демонстрацией, со стачкой или с другим выступлением подобного рода. Это вполне доказано судебным следствием. Пожар рейхстага — я пе говорю об утверждениях преступников и психопатов — никем но был воспринят как сигнал к восстанию. Никто не замечал в связи с пожаром рейхстага каких-либо действий, актов, попыток к восстанию. Никто ничего об этом тогда не слыхал. Все россказни в этом направлении относятся к гораздо более позднему периоду. Рабочие в это время находились в состоянии обороны против наступающего фашизма. Компартия Германии пыталась организовать сопротивление масс, оборону. Но доказано, что пожар рейхстага был предлогом, прелюдией к широко задуманному истребительному походу против рабочего класса и его авангарда — Коммунистической партии Германии.
Неопровержимо доказано, что ответственные представители правительства 27—28 февраля и не думали о том, что предстоит коммунистическое восстание. Я задавал по этому поводу много вопросов вызванным сюда свидетелям. Я спросил прежде всего Гелера, знаменитого Карване (в зале смех), Фрея, графа Гельдорфа, полицейских чиновников. Несмотря на различные варианты, все они ответили, что ничего не слыхали о том, что предстоит коммунистическое восстание. Это значит, что со стороны правящих кругов не было предпринято абсолютно никаких мер.
Председатель. Однако суду было представлено сообщение от начальника западного отдела полиции по этому вопросу.
Димитров. Начальник западного отдела полиции в своем сообщении рассказывает, что Геринг вызвал его к себе и дал ему устные указания о борьбе против Компартии, то есть о борьбе против коммунистических собраний, стачек, демонстраций, избирательной кампании и т.д. Но даже это сообщение не говорит, что были предприняты меры против непосредственно предстоящего коммунистического восстания.
Вчера здесь об этом говорил и адвокат Зейферт. Он сделал вывод, что никто в правящих кругах не ожидал в тот момент восстания. Зейферт ссылался на Геббельса, указав, что последний сперва не поверил известию о пожаре рейхстага. Так ли это было на самом деле — это другой вопрос.
В этом отношении доказательством является также чрезвычайный декрет германского правительства от 28 февраля 1933 года. Он был выпущен тотчас же после пожара. Прочтите этот декрет. Что там написано? Там указано, что отменяются такие-то и такие-то статьи конституции, а именно: статьи о свободе организаций, свободе печати, неприкосновенности, личности, неприкосновенности жилища и т.д. В этом сущность чрезвычайного декрета, его второго параграфа: поход против рабочего класса…
Председатель. Не против рабочих, а против коммунистов…
Димитров. Я должен сказать, что па основе этого чрезвычайного декрета арестовывались не только коммунисты, но и социал-демократические и христианские рабочие и распускались их организации. Я хотел бы подчеркнуть, что этот чрезвычайный декрет был направлен не только против Коммунистической партии Германии — хотя, конечно, прежде всего против нее, — но и против других оппозиционных партий и групп. Этот закон был необходим для введения чрезвычайного положения, и он непосредственно, органически связан с пожаром рейхстага.
Председатель. Если вы будете нападать на германское правительство, я лишу вас слова.
Димитров. В этом процессе один вопрос остался совершенно невыясненным.
Председатель. Вы должны говорить обращаясь к судьям, а не к залу, иначе ваша речь может рассматриваться как пропаганда.
Димитров. Один вопрос остался невыясненным ни прокуратурой, ни защитниками. Меня не удивляет, что они не считали этого необходимым. Они очень боятся этого вопроса. Этот вопрос о том, какова была политическая ситуация в Германии в феврале 1933 года. Я должен здесь остановиться на этом вопросе. В конце февраля политическая ситуация была такова, что внутри лагеря национального фронта шла борьба…
Председатель. Вы вступаете в область, касаться которой я вам уже не раз запрещал.
Димитров. Я хочу напомнить мое предложение суду о вызове ряда свидетелей: Шлейхера, Брюииига, Папеиа, Гугенберга, второго председателя «Стального шлема» Дю- стерберга и других…
Председатель. Но судом вызов этих свидетелей был отклонен. Поэтому вы не должны останавливаться на этом.
Димитров. Я знаю это и знаю, почему!
Председатель. Мне неприятно беспрестанно прерывать вас во время вашего последнего слова, по вы должны придерживаться моих распоряжений.
Димитров. Эта внутренняя борьба в национальном лагере происходила в связи с закулисной борьбой в хозяйственных кругах Германии. Борьба шла между кругами Тиссена и Круппа (военная индустрия), которые много лет подряд финансировали национал-социалистское движение, и их конкурентами, которые должны были быть отодвинуты на второй план.
Тиссен и Крупп хотели установить в стране принцип единовластия и абсолютного господства под своим практическим руководством, решительно снизить жизненный уровень рабочего класса, а для этого надо было раздавить революционный пролетариат. Коммунистическая партия стремилась в этот период создать единый фронт, для того чтобы объединить силы для обороны против попыток уничтожения рабочего движения со стороны национал-социалистов. Часть социал-демократических рабочих чувствовала необходимость единого фронта рабочего класса. Они понимали это. Многие тысячи социал-демократических рабочих перешли в ряды Коммунистической партии Германии. Но в феврале и марте задача установления единого фронта вовсе не означала восстания и его подготовки, а означала лишь мобилизацию рабочего класса против грабительского похода капиталистов и против насилия национал-социалистов.
Председатель (прерывает Димитрова). Вы всегда подчеркивали, что вы интересуетесь только политическим положением в Болгарии, но ваши теперешние высказывания доказывают, что вы проявили очень большой интерес к политическим вопросам Германии.
Димитров. Господин председатель, вы делаете мне упрек. Я могу вам на это возразить следующее: я, как болгарский революционер, интересуюсь революционным движением во всех странах; я интересуюсь, например, южноамериканскими политическими вопросами и знаю их, пожалуй, не хуже германских, хотя я никогда не был в Америке. Впрочем, это не означает, что если в Южной Америке сгорит здание какого-нибудь парламента, то это будет моя вина. Во время судебного разбирательства здесь, на процессе, я многому научился и благодаря своему политическому чутыо разобрался во многих подробностях. В политической ситуации того периода было два основных момента: первый — стремление национал-социалистов к единовластию, второй — в противовес этому — деятельность Компартии, направленная к созданию единого фронта рабочих. По моему мнению, это выявилось также во время судебного разбирательства на процессе.
Национал-социалистам нужен был диверсионный маневр, чтобы отвлечь внимание от трудностей внутри национального лагеря и сорвать единый фронт рабочих. «Национальное правительство» нуждалось во внушительном поводе для издания своего чрезвычайного декрета от 28 февраля, отменившего свободу печати, неприкосновенность личности и установившего систему полицейских репрессий, концентрационных лагерей и других мер борьбы против коммунистов.
Председатель (прерывает Димитрова). Вы дошли до крайнего предела, вы делаете намеки!
Димитров. Я хочу лишь осветить политическую ситуацию в Германии накануне пожара рейхстага так, как я ее понимаю.
Председатель. Здесь не место для намеков по адресу правительства и для утверждений, которые давно уже опровергнуты.
Димитров. Рабочий класс должен был всеми силами защищаться, и для этого Коммунистическая партия пыталась организовать единый фронт вопреки сопротивлению Вельса и Брейтшейда, которые теперь за границей подняли истерический вопль.
Председатель. Вы должны перейти к своей защите, если вы этого хотите, иначе у вас не останется для этого достаточно времени.
Димитров. Я уже раньше заявил, что в одном пункте согласен с обвинительным актом. Теперь я должен подтвердить это свое согласие. Оно относится к вопросу о том, устроил ли Ван дер Люббе поджог один или у него были сообщники. Представитель обвинения Паризиус здесь заявил, что от решения вопроса о том, были или не были у Ван дер Люббе сообщники, зависит судьба обвиняемых. Я на это отвечаю: нет и тысячу раз нет, этот вывод прокурора нелогичен. Я считаю, что Ван дер Люббе, действительно, не один поджег рейхстаг. На основании экспертизы и данных судебного разбирательства я прихожу к выводу, что поджог в пленарном зале рейхстага был другого рода, чем поджог в ресторане, в нижнем этаже и т. д. Пленарный зал подожжен другими людьми и другим способом. Поджоги Люббе и поджог в пленарном зале совпадают только по времени, в остальных отношениях они в корне различны. Вероятнее всего, что Люббе — бессознательное орудие этих людей, орудие, которым злоупотребили. Ван дер Люббе здесь говорит не все. Он и теперь упорствует в своем молчании. Решение этого вопроса не решает судьбы обвиняемых. Ван дер Люббе был не один, но с ним были не Торглер, не Попов, не Танев, не Димитров.
26 февраля Ван дер Люббе наверняка встретил в Ген- нингсдорфе одного человека и рассказал ему о своих попытках поджога в ратуше и дворце. Этот человек сказал ему, что все эти поджоги — лишь «детские игрушки». Действительным делом был бы поджог рейхстага во время выборов. Таким образом, из тайного союза между политическим безумием и политической провокацией возник поджог рейхстага. Союзник со стороны политического безумия сидит на скамье подсудимых. Союзники со стороны политической провокации остались на свободе. Глупый Ван дер Люббе не мог знать, что, когда он делал свои неловкие попытки поджога в ресторане, в коридоре и в нижнем этаже, в это же самое время неизвестные, применив горючую жидкость, о которой говорил д-р Шатц, совершили поджог пленарного зала.
(Ван дер Люббе начинает смеяться. Вся его фигура сотрясается от беззвучного смеха. Внимание всего зала, судей и обвиняемых в это время обращено на Люббе.)
Димитров (указывая на Люббе). Неизвестный провокатор позаботился обо всех приготовлениях к поджогу. Этот Мефистофель сумел бесследно исчезнуть. И вот здесь присутствует глупое орудие, жалкий Фауст, а Мефистофель исчез. Вероятнее всего, в Геннингсдорфе был переброшен мост между Люббе и представителями политической провокации — агентами врагов рабочего класса.
Верховный прокурор Вернер сказал здесь, что Ван дер Люббе — коммунист, он сказал далее, что если он даже не коммунист, то он сделал свое дело в интересах Компартии и в связи с ней. Это неправильное утверждение.
Кто такой Ван дер Люббе? Коммунист? Отнюдь нет! Анархист? Нет! Он деклассированный рабочий, он бунтующий люмпенпролетарий, тварь, которой злоупотребили, которую использовали против рабочего класса. Нет, он но коммунист! Он по анархист! Ни один коммунист в миро, ни один анархист но будет вести себя на суде так, как ведет себя Ван дер Люббе. Подлинные анархисты совершают бессмысленные дела, ио на суде они держат ответ и объясняют свои цели. Если бы какой-нибудь коммунист сделал что-либо подобное, он не молчал бы па суде, когда на скамье подсудимых сидят невиновные. Нет, Ван дер Люббе — не коммунист, не анархист; он — орудие, которым злоупотребил фашизм.
С этим человеком, с этим орудием, которым злоупотребили, которое использовали во вред коммунизму, — с ним не может быть ничего общего ни у председателя коммунистической фракции рейхстага, ни у болгарских коммунистов.
Я должен напомнить здесь, что 28 февраля утром Геринг опубликовал сообщение о пожаре. В этом сообщении указывалось, что Торглер и Кенен убежали из здания рейхстага в 10 часов вечера. Это было распространено по всей стране. В сообщении говорилось, что поджог совершили коммунисты. В то же время не пошли по следам Ван дер Люббе в Геннингсдорф. Человек, ночевавший с Ван дер Люббе в полицейской ночлежке в Геннингсдорфе, не разыскан…
Председатель (прерывает Димитрова). Когда вы намерены кончить свою речь?
Димитров. Я хочу говорить еще полчаса. Я должен высказать свое мнение по этому вопросу…
Председатель. Нельзя же говорить бесконечно.
Димитров. В течение трех месяцев процесса вы, господин председатель, бесчисленное множество раз вынуждали меня к молчанию, обещая, что в конце процесса я смогу подробно говорить в свою защиту. И вот пришел этот конец, но вопреки вашему обещанию вы снова ограничиваете меня в моем праве говорить. Вопрос о Геннингсдорфе чрезвычайно важен. Ночевавший с Ван дер Люббе Ващинский не был найден. Мое предложение разыскать его было признано бесцельным. Утверждение, будто Люббе был в Геннингсдорфе вместе с коммунистами, есть ложь, состряпанная национал-социалистским свидетелем — парикмахером Граве. Если бы Ван дер Люббе был в Геннингсдорфе с коммунистами, это было бы давно расследовано. Господин председатель, никто не интересовался тем, чтобы разыскать Ващинского. Лицо в штатском, явившееся в Бранденбургский участок с первым сообщением о пожаре в рейхстаге, не разыскивалось, осталось до сего дня невыясненным. Следствие проводилось в ложном направлении. Национал-социалистский депутат д-р Альбрехт, покинувший рейхстаг непосредственно после пожара, не был допрошен. Поджигателей искали по там, где они были, а там, где их не было. Их искали в рядах Компартии, и это было неправильпо. Это дало истинным поджигателям возможность исчезнуть. Решили: раз не схватили и не посмели схватить истинных виновников поджога, то надо схватить других, так сказать, эрзац-поджигателей рейхстага…
Председатель. Я запрещаю вам это, я даю вам еще 10 минут.
Димитров. Я имею право вносить и мотивировать предложения по поводу приговора. Верховный прокурор в своей речи рассматривал все показания коммунистов, как не заслуживающие доверия. Я не занимаю подобной позиции. Я не могу утверждать, например, что все национал- социалистские свидетели — лжецы. Я думаю, что среди миллионов национал-социалистов есть и честные люди…
Председатель. Я запрещаю вам подобные злобные выпады…
Димитров. Но разве не знаменательно, что все главные свидетели обвинения — национал-социалистские депутаты, журналисты и сторонники национал-социализма? Национал-социалистский депутат Карване ведь говорил, что видел Торглера вместе с Ван дер Люббе в здании рейхстага. Национал-социалистский депутат Фрай заявил, что он видел Попова вместе с Торглером в здании рейхстага. Национал-социалистский официант Гельмер показывал, что он видел Ван дер Люббе вместе с Димитровым. Национал-социалистский журналист Веберштедт видел Танева вместе с Люббе. Что это — случайность? Выступавший в качестве свидетеля д-р Дрешер, он же сотрудник «Фелькишер беобахтер» Циммерман…
Председатель (прерывает Димитрова). Это не доказано.
Димитров ….утверждал, что Димитров является организатором покушения в Софийском соборе, что было опровергнуто, и якобы видел меня с Торглером в рейхстаге. Я со стопроцентной достоверностью заявляю, что Дрешер и Циммерман — одно и то же лицо…
Председатель. Я отвергаю это, это ие доказано.
Димитров. Полицейский чиновник Ге лер цитировал здесь коммунистическое стихотворение из книги, изданной в 1925 году, чтобы доказать, что в 1933 году коммунисты подожгли рейхстаг.
Я позволю себе также процитировать стихотворение величайшего поэта Германии Гёте:
В пору ум готовь же свой. На весах великих счастья чашам редко дан покой: должен ты иль подыматься, или долу опускаться; властвуй — или покоряйся, с торжеством — иль с горем знайся, тяжким молотом взвивайся — или наковальней стой.
Да, кто не хочет быть наковальней, тот должен быть молотом!
Эту истину германский рабочий класс в целом не понял ни в 1918, ни в 1923 годах, ни 20 июля 1932 года, ни в январе 1933 года. Виноваты в этом социал-демократические вожди: вельсы, зеверинги, брауны, лейпорты, Гроссманы. Теперь, конечно, германские рабочие это смогут понять!
Здесь много говорилось о германском праве и законности, и я хочу высказать свое мнение по этому поводу. На решении суда, несомненно, всегда отражаются политические комбинации текущего момента и господствующие политические тенденции.
Министр юстиции Керль — компетентный для суда свидетель. Цитирую его:
«Предубеждение формально-либералистского права заключается в том, будто кумиром юстиции должна быть объективность. Теперь мы добрались и до источника отчуждения между народом и юстицией, и в этом отчуждении в конечном счете всегда повинна юстиция. Ибо что такое объективность в момент борьбы народа за существование? Знает ли объективность воюющий солдат, знает ли ее побеждающая армия? Солдат и армия знают только одно соображение, признают только один вопрос: как мне спасти свободу и честь, как спасти нацию?
Таким образом, само собой разумеется, юстиция народа, борющегося не на жизнь, а на смерть, не может поклоняться мертвой объективности. Мероприятия суда, прокуратуры и адвокатуры должны диктоваться исключительно одним соображением: что важно для жизни нации, что спасет народ?
Не бесхребетная объективность, означающая застой и тем самым закостенение, отчужденность к народу, — нет, все действия, все мероприятия коллектива в целом и отдельной личности должны быть подчинены насущным нуждам народа, нации!».
Итак, право — понятие относительное…
Председатель. Это не относится к теме. Вы должны сделать ваши предложения.
Димитров. Верховный прокурор предложил оправдать обвиняемых-болгар за отсутствием доказательств их виновности. Но меня это отнюдь не может удовлетворить. Вопрос далеко не так прост. Это не устраняло бы подозрений. Нет, во время процесса было доказано, что мы ничего не имеем общего с поджогом рейхстага; поэтому нет места для каких-либо подозрений. Мы, болгары, так же как и Торглер, должны быть оправданы не за отсутствием улик, а потому, что мы, как коммунисты, не имеем и не могли иметь ничего общего с этим антикоммунистическим актом.
Я предлагаю вынести следующее решение:
- Верховному суду признать нашу невиновность в этом деле, а обвинение — неправильным; это относится к нам: ко мне, Торглеру, Попову и Таневу.
- Ван дер Люббе рассматривать как орудие, использованное во вред рабочему классу.
- Виновных за необоснованное обвинение против нас привлечь к ответственности.
- За счет этих виновных возместить убытки за потерянное нами время, поврежденное здоровье и перенесенные страдания.
Председатель. Эти ваши так называемые предложения суд при обсуждении приговора будет иметь в виду.
Димитров. Наступит время, когда такие предложения будут выполнены с процентами. Что касается полного выяснения вопроса о поджоге рейхстага и выявления истинных поджигателей, то это, конечно, сделает всенародный суд грядущей пролетарской диктатуры.
В XVII веке основатель научной физики Галилео Галилей предстал перед строгим судом инквизиции, который должен был приговорить его как еретика к смерти. Он с глубоким убеждением и решимостью воскликнул:
«А все-таки земля вертится!».
И это научное положение стало позднее достоянием всего человечества.
(Председатель резко прерывает Димитрова, встает, собирает бумаги и готовится уйти.)
Димитров (продолжает). Мы, коммунисты, можем сейчас не менее решительно, чем старик Галилей, сказать:
«И все-таки она вертится!».
Колесо истории вертится, движется вперед, в сторону Советской Европы, в сторону Всемирного союза советских республик.
И это колесо, подталкиваемое пролетариатом под руководством Коммунистического Интернационала, не удастся остановить ни истребительными мероприятиями, ни каторжными приговорами, ни смертными казнями. Оно вертится и будет вертеться до окончательной победы коммунизма!
(Полицейские хватают Димитрова и силой усаживают его на скамью подсудимых. Председатель и суд удаляются для совещания по вопросу, может ли Димитров продолжить свою речь. После совещания суд возвращается и объявляет, что Димитров окончательно лишен слова.)
Г. Димитров. Сочинения, т. 9, стр.256—287.
Печатается по тексту издания: Георгий Димитров. Избранные произведения, т.1. М., 1957, стр.333—356.