Михаил Иванович Васильев-Южин родидся 10 ноября 1876 года в семье рабочего. Учился на физико-математическом факультете Московского университета, но за участие и революционном движении в 1899 году был исключён из университета и выслан из Москвы. В 1901 году завершил высшее образование: сдал государственные экзамены и получил университетский диплом. В 1907 году сдал экстерном экзамены и получил диплом юридического факультета Юрьевского университета (за три недели он сдал 17 экзаменов, в том числе 5 государственных).
В 1898 вступил в РСДРП, большевик, работал в Баку (хозяин явочной квартиры Бакинского комитета РСДРП) и Петрограде. Сотрудничал в газетах «Вперед» и «Пролетарий».
В 1905, находясь в эмиграции, был направлен В.И.Лениным на броненосей «Князь Потемкин -Таврический», но прибыл в Одессу из Женевы с опозданием, когда востание было уже подавлено, а сам корабль ушёл в Румынию.
С июля 1905 года член исполнительной комиссии Московского комитета РСДРП, отвечал за общее руководство агитацией и пропагандой и литературную работу. Был членом Исполкома и президиума Московского Совета рабочих депутатов, одним из редакторов легальной большевистской газеты «Вперёд». Участвовал в подготовке Декаборьского востания.
В 1907 — 1917 вёл партийную работу в разных городах Юга России. С 1917 года в Саратове. 11 раз подвергался тюремному заключению и дважды был в ссылке.
После Февральской революции — заместитель председателя Саратовского Совета рабочих и солдатских депутатов и председатель Саратовского губкома, делегат 6-го сьезда РСДРП(б). Вёл активную революционно-пропагандистскую деятельность в Саратовском гарнизоне, который в дни Октяборьской революции стал на сторону Советской власти, руководил вооружённым восстанием в Саратове.
В конце 1917 года избран во Всероссийское учредитедьное собрание в Саратовском избирательном округе по списку № 10 (большевики).
С января 1919 по январь 1921 года — член коллегии НКВД, один из организаторов советской милиции, в декабре 1918 — апреле 1921 начальник Главного управления милиции НКВД. Летом 1919 года был членом Реввоенсовета 15-й армии, руководил партизанским движением в Псковской губернии.
С апреля 1921 года председатель ревкома в Саратове, руководил подавлением антоновскогго восстания в Саратовской губернии. С конца 1921 по март 1924 года — помощник прокурора Верховного суда РСФСР.
С 1924 по 1937 гг. являлся заместителем председателя Верховного суда СССР, один из создателей советской юстиции. Председатель Гражданско-судебной коллегии. Преподавал в Московской горной академии, читал курс «Государственный строй». Автор воспоминаний.
В 1937 году арестован, приговорён к смертной казни и расстрелян. Посмертно реабелитирован.
ГЛАВНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
Повесть о Михаиле Васильеве-Южине
Южин почувствовал усталость. Все-таки сказывалось напряжение сегодняшнего дня.
— Владимир, — обратился он к Антонову, — ты уж, пожалуйста, проведи сегодня совещание с нашими товарищами — членами военной секции и железнодорожниками. Пусть снесутся с гарнизоном и держат порох сухим. А сейчас нужно сообщить о том, что произошло, городскому комитету партии.
Решение комитета РСДРП(б) было единодушным: поведение Васильева, Антонова и Лебедева одобрить. Установить дежурство ответственных членов комитета в исполкоме, на предприятиях и в полках. Созвать 26 октября экстренное заседание Совета депутатов вместе с представителями профсоюзов и фабзавкомов.
А вечером обессиленный Южин отправился на экстренное заседание думы. Он еще раз убедился, что предательству меньшевиков и эсеров нет предела. Они создали орган для поддержки Временного правительства — «Комитет защиты революции», и беспокойный, горячий и вспыльчивый Мицкевич заявил от имени большевиков:
— Этот комитет правильнее назвать «Комитетом защиты от революции», и большевики в него не войдут!
Мария уже несколько дней не видела мужа. Он прислал товарища сообщить: как только улучит минуту, забежит домой. Мария понимала — сейчас самые решающие дни.
Он тоже понимал это. И за бесконечными делами и заботами вспоминал свой последний разговор с Владимиром Ильичем Лениным. Прощаясь после съезда Советов, Владимир Ильич спросил:
— Вы, батенька, говорят, еще один университет закончили… И языки освоили. Это прекрасно. Но не кажется ли вам, дорогой друг, что наш главный университет — революция и что всем нам предстоит овладеть еще одним языком — языком пролетарской диктатуры? Не эти ли дни должны стать наиболее строгими и бескомпромиссными, оценку за которые выставит история, выставит будущее?
Да, выдержать этот экзамен непросто.
Южин понимал, что главные бои еще впереди, что это только начало.
Выстрелов не было. Да и нужны ли они, если цель достигается пока мирными средствами?
И все-таки уже сегодня грозили войной три эсеровских офицерика — они считали себя лидерами солдат. Это все тот же Понтрягин, демагог и политикан, давно растерявший свой авторитет, это жаждущие власти Неймиченко и Диденко. Когда началось заседание военной секции, которой руководил молодой подпоручик Соколов, они отсутствовали. Это обеспокоило Южина: значит, что-то замышляют «господа офицеры». Не окажется ли этот юный Соколов под их влиянием?
Они пришли с большим опозданием и с генеральским видом объявили о своем решении создать «военную диктатуру».
Южин понял: этот ход эсеровских лидеров прикрывается милым лозунгом — «избежать кровопролития».
— Отлично! — воскликнул Южин. — И на кого же будет опираться ваша диктатура? Разве вы не знаете, что большинство рабочих и солдат — за Совет? Кому же вы собираетесь диктовать, господа диктаторы?
Колонное здание консерватории служило в те дни местом пленарных заседаний Совета. Именно здесь, в присутствии рабочих и солдат, их депутатов и представителей, и решили Антонов и Васильев дать бой новоявленным диктаторам.
И уже при первом голосовании фамилии эсеровских лидеров были освистаны.
— Вот вам и вся диктатура, — сказал Южин Понтрягину.
Но тот решил не сдаваться. Он предъявил ультиматум, грозя союзом с генералом Калединым.
А в ответ неслись выкрики:
— Долой предателей!— Стащить с трибуны!— Бей наполеончика!
И вот уже на трибуну поднимается Антонов.
— Вы лжете, вы хотите самым подлым образом обмануть рабочую и солдатскую массу. Это вам не удастся. Солдаты, кто из вас против восставших рабочих и солдат Петрограда? Никто! Кто из вас против власти Советов? Таких тоже нет! А может, и есть, да не посмеют сказать об этом. Кто за Совет? Кто за рабочую и солдатскую власть?
И тысячи рук взметнулись ввысь, и прогремело в этом консерваторском здании тысячеголосое «ура».
— Я так и знал, — продолжал Антонов.
— Вот вам и ответ Совета. Да здравствует восставший пролетариат Петрограда! Да здравствуют саратовские рабочие!
Южин видел, как вскочили с мест меньшевики и эсеры. Уходят!
— Теперь пошли в дом губернатора. Будем исполком проводить. К утру все должно быть ясно.
Шел четвертый час ночи.
Темны, хоть глаз коли, осенние саратовские ночи. Небо закрыто свинцовыми тучами, и ни луны, ни звездочки на всем огромном небосводе. Обычная ночь на исходе октября над туманной, тронутой первыми студеными ветрами Волгой…
Обычная? Нет, потому что утром для Саратова настанет новое время. Потому что на этом исполкоме будет избрано исполнительное бюро — олицетворение новой власти, будет назначен новый начальник гарнизона — сочувствующий большевикам штабс-капитан Петр Карпович Щербаков, смещен губернский комиссар Топуридзе и заменен Лебедевым, принят написанный рукой Михаила Ивановича Васильева-Южина «Приказ № 1» Саратовского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Примчавшийся в Совет Мицкевич был взволнован: дума решила дать бой Советам.
— Да расскажи толком, что произошло?
— Дума решила объявить себя центром всей городской власти. Журналист Диев прочитал телеграмму, что, мол, Керенский идет на Петроград, и подняли головы всякие чертковы…
— Так вот почему на Совете меньшевики кричали о том, что власти большевиков приходит конец, — зло заметил Южин.
Обыватель терялся. Кому же верить? За кем идти? Не прогадать бы…
Вот висит на стенке приказ большевиков: «Всем служащим в правительственных и общественных учреждениях оставаться на своих местах и беспрекословно подчиняться распоряжениям Саратовского Совета и его органов…»
Кажется, ясно сказано. Так нет же! Дума требует своего, и ее призыв висит на той же стенке: «Дума призывает всех солдат и офицеров, всех способных к ношению оружия рабочих и граждан явиться с оружием или без такового в здание городской думы…»
Так все-таки — оставаться на своих местах или явиться в думу? И сколько в думе может помещаться народу? А тут еще третье объявление:
«Для защиты революции и верховных прав народа все граждане города Саратова, способные носить оружие, все воинские части, солдаты и офицеры, не состоящие при частях, обязаны немедленно же явиться в городскую управу и предоставить себя в распоряжение Комитета спасения революции, образованного при городском самоуправлении».Так кого же слушать?
Топуридзе не дремал. Он разослал телеграммы казачьим подразделениям, дислоцированным в Балашове, Ртищеве, Елани, Баланде, с требованием прибыть на станцию Разбойщина для подавления большевистской власти в Саратове. Диденко захватил военный склад и увез оттуда несколько сотен винтовок и патронов… На подступах к думе юнкера соорудили баррикады.
Начали поступать сведения, что контрреволюция задерживает членов Совета, арестовывает их.
— Как бы артиллеристы не подвели, — опасался Антонов, — ведь Неймиченко по старой памяти попытается привлечь их на свою сторону. Ты бы съездил туда, Михаил.На площади возле артиллерийских казарм шел митинг. Понтрягин и Неймиченко, артиллерийские офицеры, считали себя здесь почти дома. Они поочередно вскакивали на бочку, служившую трибуной, стараясь не допустить туда старого унтер-офицера Шелухина, большевика преданного и честного.
— Что здесь происходит? — спросил Южин у Шелухина.
— Да вот, агитируют краснобаи, — развел тот руками.
Артиллеристы, до сих пор молча слушавшие офицеров, оживились, увидев Михаила Ивановича.
— А, товарищ Южин, давай сюда!
— Скажи речь, Михаил Иванович!
— Не надо агитаторов!
— Ты бы про землю лучше.
Михаил Иванович попросил Понтрягина посторониться и влез на импровизированную трибуну. Он рассказал о положении в Петрограде, в Саратове, о том, что Топуридзе вызвал казаков, а сам вместе с другими контрреволюционными элементами засел в думе, превратив ее в оплот борьбы против Советов. Они хотят крови, они жаждут боя.
— Я обращаюсь к вам, мои товарищи. Пойдете ли вы против нас? Эти господа, не успевшие еще снять с себя офицерских погон, уже от вашего имени заверили думу, что вы будете стрелять в рабочих и солдат. Так ли это? Пойдете ли вы против своих товарищей и братьев?
— Не-ет…
— Не пойдем!
Среди офицеров послышался шум.
— Не давайте ему говорить!— Арестовать его…
— Стреляйте…
— Не надо, вы погубите всех нас…
Солдаты схватились за винтовки, и офицеры тотчас замолчали. А Южин продолжал:
— Будете ли вы бороться за революцию вместе с нами, товарищи артиллеристы?И громкий, не оставляющий сомнения ответ заглушил возмущенные голоса офицеров. Бравое солдатское «ура!» звучало убедительно и клятвенно, когда Южин уезжал из артиллерийских казарм.
Кровь все же пролилась…
Не желая боя, еще веря в то, что эсеры и меньшевики не утратили здравого смысла, Антонов и Южин предложили в исполкоме порешить дело миром.
— Потребуем от них сдачи. Они теперь сами видят, что дело пахнет не игрой и не шуткой.
Да, это была уже не игра. Красногвардейцы соорудили свои баррикады, артиллеристы направили орудия на здание думы. В распоряжении контрреволюционеров были винтовки, баррикады из мешков с фруктами да тысячи три всякого рода лавочников, юнкеров, гимназистов во главе с офицерами. На колокольне церкви архангела Михаила, расположенной возле думы, они установили пулемет.
Переговоры о сдаче вели Антонов и Южин, но думцы тянули время.
— Известно, что тянут. Ждут казаков, — сказал Антонов.
— Вот и телеграмма перехвачена от атамана оренбургской дивизии: «Взять Саратов в 24 часа и ликвидировать большевиков, восстановив законную власть», — прочитал Щербаков.
Это был стройный, подтянутый, с сурово сдвинутыми бровями офицер. Губы его были плотно сжаты, — видно, человек собранный и решительный. Южин подумал об этом по-своему: «Упрям: такой не сдастся».
— У вас все в порядке? — спросил Антонов Щербакова.
— Так точно, — по-военному ответил начальник гарнизона, — совместно с красногвардейцами блокировали думу и казаков встретим, если потребуется… Разрешите идти?
— Погодите, — ответил Южин. — Я прошу членов комитета, пока мы ведем переговоры, побывать на заводах. Рабочие должны быть готовы к сражению. Надо помочь вам и товарищу Федорову. Кирилл, — обратился Васильев к Плаксину, — надо пойти на завод «Жесть». Сможешь?
Плаксин кивнул и тотчас вышел.
Умчался к железнодорожникам Ковылкин, ушел в типографию Марциновский.
— Ну, а теперь пора кончать с этими.Южин снял телефонную трубку и вызвал думу. К телефону подошел все тот же Александр Минин.
— Вот что, господа, если вы не потеряли здравого смысла, бросьте эту канитель, немедленно присылайте своих уполномоченных для переговоров. Надвигается ночь, и любая случайность может заставить заговорить винтовки и орудия. На казаков не надейтесь — они не успеют, да и мы приняли свои меры. Телеграмма Топуридзе и ответ атамана нам известны. Так что не теряйте времени.
Делегация все-таки прибыла; привел ее в Совет лидер эсеров Минин. Антонов тут же набросал текст условий: полная сдача оружия с гарантией неприкосновенности всех сдавших оружие; роспуск военных организаций, штаба и комитета при думе; никаких противодействий мерам и распоряжениям Совета…
Минин тянул. Скрипучим, обиженным голосом он спорил, требовал, возмущался.
В это время вошел Щербаков. Вид у него был не то чтобы растерянный, но изрядно встревоженный.
— Дума начала боевые действия. На Валовой улице стрельба. Есть раненые. Если дума не прекратит огонь, я начну артиллерийский обстрел.
Южин посмотрел на Щербакова — этот не поколеблется. Военная косточка. Обстрел думы, а там рядом — дом на углу Приютской, там Маруськ, Валюша… Хотелось крикнуть: нет, только не это! Но он перевел взгляд на Минина.
— Десять минут вам на размышление. Или вы подписываете условия сдачи, или убирайтесь вон. А мы уж будем знать, что делать.
Эсеры соглашаются и уходят в думу вместе с Антоновым и другими товарищами, которые должны сообщить думцам об условиях сдачи.
Южин на секунду отозвал Минина в сторону.
— Антонов идет под вашу личную ответственность. Понятно?
Как только эсеровская делегация покинула здание, Васильев принялся за воззвание к населению: надо было незамедлительно успокоить людей, не дать вспыхнуть панике.
«Товарищи и граждане! — писал Южин. — Свершилось страшное. Кровь пролилась. Спокойствие, товарищи и граждане! Вся власть в руках рабочих и солдатских депутатов…»
А у самого нет спокойствия на душе. Где Антонов? По телефону сообщили, что из думы он уже ушел, а в Совет не прибыл. А тут еще жена кадета Никонова бьется в истерике:
— Умоляю, не стреляйте — там дети…
— Какие дети?
— Гимназисты. Они поддались агитации эсеров. Они там…Дети! Где Валюша? Что с Марией? Ведь они в самом пекле…
Мария о себе не думала — нужно было спасать девочку.
— Я сама спрячу Валюшу, — вызвалась Таня.— Да ведь опасно. Юнкера вокруг…
— Ничего, Мария Андреевна. Я ее к знакомым: они у Волги живут. Только бы выбраться…
Мария понимала, что это риск. Но и оставаться в квартире под постоянной угрозой артиллерийского обстрела было бессмысленно.
— Иди, Танюша, иди… Оденьтесь потеплее…
Когда Таня возвратилась, Марии Андреевны дома не было. Испуганные соседи сообщили, что ее увели какие-то солдаты с винтовками.
— Видать, знали, кто такая Мария Андреевна, потому что кричали на нее да всякими словами обзывали.
— Да как же так? Ведь Мария Андреевна мне родная. Как же я в глаза Михаилу Ивановичу посмотрю? Что делать?
Таня выбежала на улицу. Угол Московской и Приютской как будто ощетинился: и баррикады, и штыки юнкеров. Странно, Таня почему-то не замечала этого, когда бежала с Валюшей. А теперь огляделась, и вдруг стало жутко, почувствовала холод.
Она повернула в сторону Волги. Вооруженные юнкера вели к реке какого-то мужчину. Уж не туда ли и Марию Андреевну? Вдруг — бах-бах!
— Ложись, девчонка!
Стреляли по думе… Стреляли из орудий…
Но Таня, не помня себя, продолжала бежать…
Южину было ясно, что прекратить обстрел думы будет нелегко: разъяренные гибелью своих товарищей артиллеристы не подчинились приказу и решили штурмом взять думу… Особенно возмущал их юнкер-пулеметчик, который вел огонь с колокольни церкви.
За Южиным прислали автомобиль — нужно ехать к пушкарям. Как разговаривать с солдатами, если юнкера не прекращают вести огонь?
— Солдаты! Товарищи! — выкрикнул Южин. — Не забывайте, что там, в думе, сейчас не только враги наши, но и простые обманутые люди. Там дети! Глупые мальчишки-гимназисты! Неужели вы способны открыть по ним огонь? Вы меня знаете. И я говорю вам: не стреляйте! Если это произойдет, я сам пойду туда. Тогда стреляйте в меня.
Артиллеристы знали: этот слов на ветер не бросает.
— Ладно, — сказал усатый фельдфебель, — будь по-твоему. Но если через двадцать минут они не сдадутся, разнесем думу — это я тоже тебе обещаю.
— Что делать? — спросил Марциновский.
— Я пойду туда, в думу, — ответил Южин.
— Вы? Зачем?
— Выведу оттуда людей.
— Но ведь их обстреляют! Им не простят того, что они первыми открыли стрельбу.
— Знаю. Но другого выхода нет.
— Тогда возьмите нас.
Южин шел по Московской. Рядом были старые товарищи — Кирилл Плаксин, Абрам Марциновский.
Михаил Иванович, конечно, вспомнил Москву, университет. Что-то общее было с тем, что происходит сейчас… Правда, сейчас все значительно сложнее. А вот и его дом… Хоть бы одним глазком взглянуть, как они там — Мария, дочка, Таня.
Большевики вошли в думу. Хотя около них суетился какой-то меньшевик и кричал: «Это депутаты. Они неприкосновенны!», Южин понимал, как чешутся руки у юнкеров, обезумевших от злобы и страха.
Чертков, бледный и явно перепуганный, пытался, однако, держаться важно.— Непрерывное заседание думы продолжается. Слово предоставляется представителю большевиков.Южин весь вспыхнул от гнева.
— Слушайте, вы, не ломайте комедию! Я предлагаю вам не условия сдачи, а возможность спастись. Оставьте здесь все оружие и немедленно выходите на улицу. Впереди пусть построятся в ряды юнкера и офицеры, а за ними все остальные. Малейшее промедление погубит вас.
Южин смотрел на это сборище и вдруг явственно увидел: прямо на него наведено дуло пистолета.
Борис Костюковский, Семён Табачников
Москва Издательство политической литературы 1981
Политиздат, 1975 г.
«Пламенные революционеры» — книжная серия Издательства политической литературы СССР (Москва), начатая в 1968 году и существовавшая более 20 лет.
Ставила целью передачу в художественной форме фактов биографий и популяризацию революционеров всех времён и народов.
К работе в серии были привлечены крупнейшие советские писатели.